Мария Сергеевна Петровых рассказывала нам, что познакомила Пастернака с Кайсыном в 1939 году, когда тот учился в Москве на актерском отделении ГИТИСа. Стихи же молодого поэта Пастернак прочел в ноябре 1942 года в военной Москве, куда прибыл по делам из Чистополя, где жила в эвакуации его семья. Фадеев устроил вечер приехавшего с фронта Кайсына Кулиева в писательском клубе. Переводы его стихов читали Вера Звягин-цева и Мария Петровых.

Через некоторое время они снова встретились в том же клубе писателей на авторском вечере Пастернака, состоявшемся 15 декабря 1942 года. Он читал стихи из своей новой книги «На ранних поездах», которую только что сдал в издательство.

Кайсын вспоминал, что Пастернак долго не начинал, с волнением поджидая опаздывавшего Асеева, затем вышел Асееву навстречу, расцеловал, посадил на приготовленное место в первом ряду и только тогда стал читать. Народу было много, обсуждение затянулось допоздна.

Раненный при высадке десанта, Кайсын Кулиев в севастопольском госпитале узнал о насильственном выселении, которому подвергся народ его родной Балкарии. Выписавшись из госпиталя, он перед возвращением в часть тайком съездил в Нальчик и увидел обезлюдевшие аулы, опустошенные сакли. Кое-где на пастбищах паслись стада, принадлежащие сванам, которые перешли через перевал и заняли пустые земли.

Окончив войну в чине майора десантных войск, Кайсын попал в Москву. Фадеев обещал добиться для него, как кавалера нескольких орденов, разрешения остаться на родной земле, но Кайсын добровольно разделил судьбу своего народа и отправился в изгнание.

Во Фрунзе он нашел какую-то мелкую работу при Союзе писателей Киргизии. В его судьбе приняла участие журналистка и переводчик киргизской поэзии Елена Дмитриевна Орловская (1900—1984). Бездомный и оторванный от родных корней, питавших его поэзию, от читателей и литературного быта, Кайсын оказался в тяжелом душевном состоянии.

Испугавшись посещавших Кайсына мыслей о самоубийстве, Е. Д. Орловская написала Пастернаку. Она напоминала ему о его кратком знакомстве с Кулиевым и просила о присылке для него нового сборника Пастернака и о помощи в переводах. Пастернак тут же отозвался. Завязалась переписка.

Это было время усилившегося идеологического гнета, в письмах Орловской мель-кают осторожные намеки на возможность «переезда» — волны арестов прокатывались по всей стране. Особенной опасности подвергались административно переселенные.

Обострились резкие критические нападки на Пастернака, которого А. А. Сурков обвинил в разладе с новой действительностью, в недоброжелательности и злобе по отношению к революции. На XI пленуме правления Союза писателей в июне 1947 года Фадеев ополчился на Пастернака за то, что в работах западных критиков его творчество противо-поставляется всей советской литературе. Отпечатанный тираж небольшого сборника Пас-тернака был пущен на макулатуру после статьи в апрельском номере «Октября», где, в частности, говорилось, что его творчество нанесло серьезный ущерб советской поэзии.

Пастернак посылает Кулиеву книжки Шандора Петефи, Важа Пшавелы, Гёте, в которых печатались его переводы, знакомит со своими новыми стихами. «Дорогой Кайсын, — писал Пастернак 4 февраля 1950 года. — Если Вы и Елена Дмитриевна тут, то вот вам два из тех новых стихотворений, которые я хотел было Вам послать в более полном числе и потом раздумал. Может быть, они вам что-нибудь скажут», — далее идут стихи «Свиданье» и «Дурные дни» в первоначальных вариантах. Причем желание поделиться новинками заставляет его посылать стихи в первой записи, отличающейся названием и вариантами строк от окончательной. Пастернак очень хочет, чтобы Кайсын и Орловская прочли его роман, и отправляет им машинопись первой книги. Кулиев отвечает:

«Как всегда, я не хочу тревожить Вас своими письмами. И на этот раз я хочу сказать просто слово привета. Вы всегда со мной. Без Вас мир для меня был бы гораздо беднее. За что я Вам безгранично благодарен. <...> Я читал Ваш роман. Могу сказать только Вашими-же словами:   «Благодарствуй, ты больше,   чем просят, даешь». Все что я думаю о Вашем творчестве и Вашей личности, я старался выразить в своих стихах. Для меня это легче. Крепко Вас обнимаю. К. Кулиев, 16 ноября 1949 г.».

К письмам были приложены подстрочные переводы, сделанные Еленой Дмитриевной. Они взволновали Пастернака. Он пишет Кайсыну, что на его примере понял и оценил силу и красоту «газелеобразных возвращений и повторений, трагическую естественность и победоносность этой формы».

О больших поэтах хорошо говорить

Утром, когда идет снег.

Они приходят в мир так же,

Как приходит снег.

О больших поэтах хорошо говорить,

Когда идешь в горах.

Они, как горы, радость высоты

Дают людям...

Первым прискакавшим на скачках

Конем мне кажется он.

Видящим с высоты даже червяка на земле

Орлом мне кажется он...

Словно найдя и открыв какую-то

Новую землю, смотрит на нее

С горы, вдыхая новый аромат,

Так он смотрит на мир...

В этом стихотворении, как и в письмах Кайсына Кулиева, звучит врожденное чувство уважения к старшему. Перерывы в переписке, иногда длительные, никогда не вызывают у него упреков или свойственных иным корреспондентам просьб об ответе. Он щадит время и силы старшего поэта, хорошо понимая к тому же опасность, которой его подвергает переписка со ссыльным. Кайсын не избалован письмами из Москвы в это страшное время и привык этому не удивляться. Он называет Пастернака своим любимым учите-лем. «Я удивляюсь Вашей человечности так же, как Вашему поразительному таланту», — пишет он 30 августа 1950 года.

Елена Дмитриевна Орловская чувствует себя более свободной в этой переписке. Ее письма полны душевного тепла и мягкости. Она рассказывает Пастернаку о благоговейном отношении к нему Кайсына, благодарит за стихи и книги, пускается в подробный анализ романа. Она сознает свою передаточную, связующую роль, и, письма Пастернака к ней при всем восхищении ее женской добротой и   отзывчивостью обращены   к Кайсыну Кулиеву, покоряющей силе его таланта, родственного, как он писал, явлению Петефи огнем, прямотой и страстностью.

Письма к Кулиеву проникнуты, желанием вселить в него бодрость, уверенность в своих силах, надежду на скорое избавление. Пастернак рассуждает в них о тайнах и законах творчества, соотношении врожденных задатков и сознательного развития их в себе, выработке своего восприятия мира. В этом русле лежит письмо Пастернака к молодому поэту Борису Григорьевичу Орлову (1922—1964), фрунзенскому другу Кайсына и Орлов-ской, которая переслала Пастернаку его стихи с просьбой прочесть и ответить Орлову.

Осенью 1951 года Орлов ездил к Пастернаку в Переделкино. Впечатления от встречи он описал Орловской в письме *.

Письма, адресованные Е. Д. Орловской, полны конкретных деталей жизни Пастернака в эти страшные годы, мучительного счастья работы над романом «Доктор Живаго». Жалуясь ей на оторванность от читателя, на отсутствие отклика, который поддерживает писателя и придает ему силы, или на тяжесть переводов, отнимающих нужные для собственной работы время и вдохновение, он никогда не осуждает несправедливость сложившихся обстоятельств. Он высоко ценит доставшееся на его долю счастье, «что судьба щадит меня, дает мне жить, позволяет трудиться, что потребность отдыха и доводы, оправдывающие его, мне всегда, наверное, останутся чужды. Что задачи, которые я до самой смерти буду преследовать, всегда будут (по крайней мере в моем сознании) живыми».

Избавление и освобождение, верой в которые дышат письма Пастернака, пришли только в 1956 году. Кайсын Кулиев смог приехать в Москву и навестить Пастернака в первых числах июня. Он вспоминал, как Пастернак встретил его у калитки, как обнял. По свежим впечатлениям он писал об этом Орловской 17 июля 1956 года: «Дорогая Елена Дмитриевна! Прими мой сердечный привет. В Москве очень жарко. Я все время болею. А дела идут очень хорошо. Мои книги, видимо, пойдут в двух-трех издательствах сразу. Был на даче у Пастернака. Он очень здоров, чувствует себя {прекрасно и выглядит невероятно молодо. Он много говорил в то воскресенье и читал. Меня встретил и проводил с поцелуя-ми. Как только я пришел, он спросил о тебе. Обо мне он говорил невероятно горячо (было много гостей, и в их числе чучело льва — Луговской и сын Вячеслава Иванова). Узнал он Меня с трудом, он говорил, что я стал внешне похожим на банкира. Я был очень счаст-лив с ним. Он настолько Талантлив и в силу этого такой широко живой человек, что просто окрыляет меня».

Через двадцать лет Кайсын вспоминал об этой встрече в своей книге «Так растет и дерево», написанной им по-русски.

Письма Пастернака к Кайсыну Кулиеву и книги с дарственными надписями хранятся в семейном архиве у его сына Алима Кулиева.

В 1972 году мы сверили по ним копии, сделанные Е. Д. Орловской. С разрешения Кайсына одно из них было опубликовано в журнале «Вопросы литературы» (№9. 1972) с сокращениями. Остальные он просил нас пока не публиковать, стесняясь слишком щедрых комплиментов Пастернака. Письма Пастернака к Е. Д. Орловской публикуются по оригиналам, переданным нам Еленой Дмитриевной незадолго до кончины. Письмо к Борису Григорьевичу Орлову печатается по копии Орловской, местонахождение оригинала  неизвестно.

              Письма К. Кулиеву и Е. Д. Орловской сохранились в семейном архиве Пастернака

Пользуемся случаем поблагодарить Р. Ф. Носкову, взявшую на себя посредничество между нами и Е. Д. Орловской, чьей светлой памяти мы посвящаем эту работу.

                                                                                                                                                          Е. Б. и Е. В. Пастернаки.

 

Публикация Е. Б. Пастернака и Е. В. Пастернак**

                            Журнал «Дружба народов». 1990. № 2. С. 259—270.

 

 

__________

* «Здравствуй, Елена Дмитриевна! Передо мной лежит книга прозы Бориса Пастернака (читаю «Детство Люверс»). И только что я вернулся от Бориса Леонидовича. Говорили с час или больше. Говорили, в основном, о поэзии, о некоторых стихах Бориса Леонидовича, в частности о «Девочке». Борис Леонидович сказал, что зимой даст мне почитать свои новые прозаические и поэтические вещи. <...>

Елена Дмитриевна! До чего же прост и добр Борис Леонидович! И хотя весь духовный облик его был мне ясен за строками его стихов, сейчас он предстал для меня в новом, еще более ослепительном свете. <...> Он с удовольствием слушает о тебе и о Кайсыне. Мне кажется, он любит вас. Кайсына <...> считает большим поэтом, очень тепло отзывается о нем. Свое молчание (вы посылали ему стихи и письмо) объясняет тем, что был нездоров. <...> я очень жалею, что не имею подстрочников новых стихов Кайсына, мы бы почитали с Борисом Леонидовичем и побеседовали».

 

** сын и невестка Б.Пастернака