Памяти Дмитрия Кедрина

В заснеженном поселке Подмосковья
Мы сиживали часто, коротая
Досуг в домишке из сосновых бревен,
И вслушивались в завыванье вьюги.
Его густые волосы сбегали,
Пересекая лоб открытый слева.
Как были тонки и подвижны пальцы!
Он голову откидывал при чтенье,
Он отличался легкою походкой,
Он радовался, как дитя, пороше.
Я помню — он любил смотреть подолгу
На снег, свалившийся на плечи леса.
Когда читал он вечером метельным,
России сердце в тех строках стучало.
Я видел битвы на равнинах снежных
И ощущал себя их очевидцем.
Смерть меднохвостой огненной лисицей
Выглядывала из лесу и снова
Скрывалась.
Мы же не подозревали
(Хотя сосновый бор был близко, близко!),
Что на снегу нетронутом, конечно,
Она следы незримо оставляла.
В те дни глядели мы не на лисицу,
А в песен чистые глаза гляделись!
Какое дело было нам до смерти!
Ушел вослед лисице меднохвостой
Мой друг с безоблачным и добрым сердцем.
Что делать! Уходящий за лисицей
Уже не возвращается обратно:
Его пути заносит снег глубокий,
А расстоянья поглощают голос.
Вступают смерть и память в поединок,
Но друга память уступить не хочет:
Поэзия спешит на бой со смертью,
Поэзия бросает смерти вызов.
Когда из жизни он ушел,
планета Мне показалась холодней, суровей.
Обычно это происходит с нами,
Когда теряем близких безвозвратно.
Всю силу дружбы — крепости алмаза —
Оставьте мне,
Поэзия и Память!
1946

Над старой книгой горских песен

Памяти Эффенди Капиева

Глядя на горы, залитые светом
Луны, и косы опустив,
Считая звезды и шепча при этом
Родное имя, сердцем загрустив,
Горянка песни многие сложила.
Я знаю песни девушки-красы,
Что сердца боль в стихи свои вложила
И волосы сложила в две косы.
И среди строк, певучих и звенящих,
Я вижу черные глаза, потом
Наездников, ущельями спешащих,
И тонких рук девических излом.
И взмах бровей, и тонких губ движенья,
Они живыми снова предстают,
Погибшие в бесчисленных сраженьях
Тут из могил храбрейшие встают.
И девушка, заслышав топот строгий:
«То черноусый, скажет, мой жених».
Другая смотрит, смотрит на дорогу —
Он из-за гор появится ночных.
И горец через перевал шагает,
Лед на усах, у бездны на краю,
Но, раненный, отважным умирает,
Когда в бою он дожил жизнь свою.
А горец, с гор и в дождь пришедший ночью,
Он тяжко бурку мокрую волочит.
И смуглая жена бежит навстречу,
Прижавшись к жесткой, мокрой бороде,
Его целует, бурку взяв на плечи,
Относит в дом — пастуший рог надеть.
Шум горных рек, ему в ущелье тесно,
Став струнами, по сердцу пробежит,
И прошлое, встающее из песен,
Как будто ветром надо мной шумит.
Под солнцем гор сияют великаны,
Сверкающие наискось клинки,
И перевал, и снег в крови, багряный,
На головах героев башлыки...
Вы, песни мне оставившие эти,
Похвал за подвиг в мире не искав,
Идя за сердцем и за все в ответе,—
«А если я погибну»,— не сказав,
Вы сравнивали в песнях зубы милых
Со снегом гор, над пропастью вися,
За эти строки первозданной силы
Ни у кого оплаты не прося.
И, как река, не течь она не может,
На мир глазами чистыми смотря,
Вы, как река, создали песни тоже,—
«На что они нужны!» —не говоря.
Примите же вы мой поклон глубокий,
Вы живы, вы со мною наяву,
Коротких дней, как вы, имея сроки,
Я, в песни превращая их, живу.
Одна дорога, хоть дорог и много,
Все к морю реки держат путь, звеня,
Последним шагом кончу я дорогу,
Как вы свою кончали до меня.
Ну что же, той дорогою одною
Идем мы с песней, все в нее вложив,
И самое, что встретим, дорогое
Мы оставляем, в песни превратив,
Не может птица не летать, и скажем:
Так песни мы рождаем в добрый час,
Уходим мы из мира, песням нашим
Давая жизнь гораздо дольше нас.
Мир полон будет после нас другими,
И этим новым, сильным, молодым
Мы с радостями многими земными
Оставим песни — наш подарок им.
Как птицы, песни старые летают,
В них прошлое живет всего сильней,
В них время сердце века оставляет,
В них бродит ветер отшумевших дней!
1946